Глава 25

Казнь

Сегодня мы остались вдвоем, впервые за два месяца.

Как-то так повелось, что я делала вид, будто не замечаю Йена, а Магнус или Юго поддерживали иллюзию. Но сегодня мы остались вдвоем.

Трактир на краю города, комнатушка с крохотным окном, которое выходит на задний двор, и непомерно огромным шкафом. В нем – ложный пол и узкий тайник на случай облавы. Двор зарос крапивой и снытью, из которой получается неплохой суп, особенно если жиром приправить. А жир – роскошь по нынешним временам.

Иногда вместо супа – каша из рубленого ячменя.

Изредка приносят молоко и творог. Магнус пытается накормить им меня, но Йену нужней.

Мы… как бы существуем отдельно друг от друга.

Нет, я понимаю, что Йен ни в чем не виноват. Ему полтора года. Он растерян и напуган. Он похож на Настасью… и на Кайя.

Он держится в стороне, избегая смотреть в глаза. И все равно разглядывает, когда думает, что я не вижу, подбирается, но не смеет пересекать какую-то одному ему известную черту. Молчаливый, неестественно послушный ребенок.

И вот мы остались вдвоем.

Йен забрался на подоконник, приник к стеклу, разглядывая крапиву и пару дроздов, что рылись в мусорной куче. Я пыталась убедить себя, что справлюсь.

Это же ребенок. Обыкновенный ребенок. И никто не просит меня притворяться любящей мамочкой. Просто присмотреть. Накормить. Уложить спать. Ничего сложного. С ним даже играть не надо – Йен сам себя развлечет. Он водит по пыльному стеклу пальцем, отстраняется и смотрит на след. Прикладывает ладонь. И снова удивляется тому, что получилось. Трет пыльную руку о не слишком-то чистые штаны.

Вздыхает.

– Йен! – Совесть борется с ревностью. Я умею притворяться, но… похоже, Йен чувствует ложь. Оборачивается. Сжимается. Кажется, вот-вот нырнет под кровать. И мне становится стыдно. С кем я воюю? С ребенком? Или с призраками, которых породил собственный разум? – Не бойся. – Я протягиваю руку, Йен прячет свои за спину. – Я тебя не обижу.

Присаживаюсь на кровать. Я пересекла ту черту, которая нас разделяла, и… нет, чудес не бывает. Он чужой.

– Я не на тебя злюсь. На других людей…

…на Кормака, который приходится ему дедом. И скоро отправится на площадь Возмездия.

…на Лоу, постаревшую до срока и, по слухам, безумную. Она разделит участь отца, я не испытываю к ней сочувствия, но Йен останется без матери. Я бы не пожелала такого своей дочери.

Для меня они – зло. Для него – близкие люди, пусть бы он пока не умеет рассказать об этом, но когда-нибудь спросит о них.

Что ответить?

И мне ли придется отвечать?

И что ответят моей дочери, если вдруг я не вернусь? Ллойд сочинит для нее подходящую сказку, такую, в которую заставит поверить. Для ее же блага.

– Но тех людей скоро не станет. А ты и я… нам придется еще много времени провести друг с другом. Поэтому давай попробуем подружиться?

Йен судорожно вздохнул. Я держала ладонь открытой.

– У меня есть дочь. Ее зовут Настя. Анастасия. Она тебе сестрой приходится… – Вряд ли он что-то понимает, но слушает внимательно, сосредоточенно. – Она рыжая, как ты. А еще в веснушках.

Волосы Йена светлее. И глаза цвета меда. Но в остальном – почти близнец, даже щербина между передними зубами имеется в наличии. И эти ямочки на щеках. И рыжий пушок на тощей шее.

– Но по характеру Настя – полная твоя противоположность. Она и минуты на месте усидеть не способна. И говорит без умолку, правда, понять не всегда получается. Девочки вообще часто говорят много и непонятно. Привыкай.

Он подвинулся чуть ближе.

– Хочешь на нее посмотреть?

Моя пудреница при мне. Включаю последний трек, разворачиваю экраном к Йену. Он сперва отшатывается, но тут же подается вперед. Не человек – звереныш.

– Вчера она училась ездить верхом. У нее есть своя лошадка, но думаю, что когда мы выберемся, то и у тебя появится. Ллойд – хороший человек…

…ложь. Не человек. И вряд ли хороший – подходящее определение.

О нет, Йена он не обидит, вот только… почему бы этому ребенку было не остаться абстрактной величиной? Такой, которая существует где-то по факту. Абстрактными величинами легко оперировать.

Йен осторожно коснулся экрана. Я же, повинуясь порыву, развернула пудреницу и включила в режим записи. Дети не должны отвечать за ошибки взрослых, а Настя имеет право увидеть брата.

– Если хочешь, скажи что-нибудь.

Молчит. За все два месяца он не произнес ни слова. Только какое мне до этого дело?

Мы просматриваем все треки, которые хранятся в памяти. А под конец Йен смелеет настолько, чтобы сесть рядом. И когда я закрываю пудреницу, не сбегает, но тянет руку, касается волос.

– Темные, да? У тебя не такие?

Кивает.

– Ну вот, так уж получилось… среди рыжих не без брюнетки. Пойдем кушать? Конечно, здесь не сказать, чтобы хорошее меню, но иногда выбирать не приходится.

Сегодня у нас почти праздник: пшенка с маслом и сахар есть. Йен ловко управляется с ложкой, которую тщательно облизывает. И тарелку тоже. Я не мешаю. Он впервые становится похож на ребенка.

– Поиграем? Правда, с игрушками сложно. Ты наверняка привык к другой жизни, но попробуем что-нибудь придумать?

С придумыванием сложно. Комната почти пуста, а выходить за пределы неразумно. Прятки и жмурки отпадают по той же причине – мы должны сидеть тихо-тихо. Рисовать нечем и не на чем. Из добычи – старый башмак и треснувшая тарелка, которая прячется под кроватью. Тарелку протираю от пыли и разбиваю на крупные куски.

– Смотри, – куски высыпаю на стол, – это мозаика. Их можно складывать… вот так.

Некогда тарелку украшал орнамент, и глазированное покрытие сохранилось.

– Видишь? Этот кусочек подходит к… вот этому. А сюда подвинем… нет, не получается.

Йен внимательно следит за каждым моим движением. Наконец решается и трогает осколок.

– Думаешь, подойдет?

Убирает руку.

– Хочешь попробовать сам?

Я отступаю от стола, и Йен переводит взгляд с осколков на меня, снова на осколки. Тянется. Перебирает. Вид предельно сосредоточенный… сходство с Кайя становится невероятным.

– На. – Он протягивает мне осколок.

– Спасибо. Куда мы его поставим? Сюда? Действительно, подходит. Какой ты молодец. Продолжим?

Настене эта игра надоела бы быстро. Пожалуй, Настена вообще не сочла бы ее игрой, а вот Йен увлекся. Он складывал осколки тарелки так, словно не было в его жизни занятия более важного. Язык и то от усердия высунул. А когда он вдруг выронил кусок и обернулся к двери, я поняла: что-то случилось. Или вот-вот случится.

– Йен, иди ко мне, пожалуйста…

Стало страшно. Он явно слышал чужих, на своих Йен внимания не обращает. А чужие… каков шанс, что друзья? Магнуса нет. Урфина тоже. Охрана где-то рядом: за домом наблюдают, но… лучше не привлекать внимания.

– Йен, солнышко, иди ко мне. Сейчас мы с тобой спрячемся…

Смахнуть почти собранную мозаику на пол, подхватить Йена на руки – он слишком легкий для полуторагодовалого ребенка, поднять доску, закрыть за собой дверь. Лечь. Потянуть за веревку до щелчка. Я ведь проделывала это, тренировалась. Я знаю, что тайник надежен и в нем хватит места для двоих. Здесь темно, пыльно и душно, но безопасно.

Прижать Йена к себе. Закрыть задвижку. Затаиться.

– Все хорошо, малыш. Все хорошо. – Я обнимаю его, а Йен не пытается вывернуться. Он замирает, вцепившись руками в ворот платья, утыкается носом в шею, дышит часто, нервно. – Нас не найдут. Мы хорошо спрятались и будем лежать тихо-тихо. Правда?

Некоторое время ничего не происходит. Я даже начинаю думать, что зря испугалась, мало ли, что Йену почудилось, но вот раздается протяжный скрип входной двери. И шаги… Двое? Трое? Больше. Люди переговариваются вполголоса, и слов не разобрать.