У Ллойда свой непростой выбор, и мне ли судить его. Мне ли вообще кого-нибудь судить?

Я просто забыла, что у меня есть семья.

Бывает.

Мы ехали, не глядя друг на друга, думая каждый о своем. В какой-то миг на дороге не осталось мыслей, да и вовсе исчезло все лишнее. Авангард. Свита. Карета, гремевшая где-то сзади. Экипажи сопровождения…

Остановились мы в небольшой деревеньке – белые дома, аккуратные заборы, собаки, куры, козы. Просторный двор трактира, где хватило места почти всем.

Внутри дымно и немного душно, и Гарт оглядывается, словно раздумывая, подходит ли это место для ночевки. Еще неделя, быть может, полторы, и мы расстанемся. Гарт слишком взрослый, чтобы соваться на территорию Дохерти, и на границе я встречу… кого?

Магнуса?

Урфина?

Того, о ком не помнила два чертовых года. Едим молча. Сосредоточенно.

– Некоторые вещи нельзя вычеркнуть совсем. – Гарт первым решается начать разговор. – Те, которые составляют суть человека. Ты ни при каких обстоятельствах не забудешь о дочери. Ты же не забыла о муже. Просто… чуть меньше боли. Знаешь, это очень тяжело – видеть, как кто-то страдает. Я вначале с ума сходил, стоило остаться в одиночестве. Правда, папа меня ни на шаг не отпускал. Тоже полог строил, только более плотный. Ему хотелось меня защитить, а я все равно слышал. Злость. Ненависть. Обиды… радость тоже, но ее меньше. Светлого вообще немного. И порой кажется, что вокруг ничего нет, кроме темноты.

– И запертых дверей.

Гарт кивнул.

За дверями – чудовища. И люди не всегда держат их на привязи.

Кайя остался один на один с людьми и чудовищами, не знаю, кто страшнее. А я училась хорошим манерам… балы… цветы… рукоделие… визиты и вежливые письма. Церемонии. Торжества чьи-то…

…столько важных дел было, что и не счесть.

– Теперь вот легче. Я научился это… контролировать. – Гарт разламывает лепешку пополам и макает в густую мясную подливу. Ест руками, роняя жирные капли на стол. – Приспособился как-то. А тут ты.

И посмотрел с таким упреком, словно я виновата, что я «тут».

Ну да. Тут. Сижу вот, медитирую над миской с куриным бульоном, пытаясь понять, хочется ли мне есть. Разум говорит, что хочется, потому что полдня в седле – достаточно веская причина для хорошего аппетита. Но в кои-то веки организм не соглашается с доводами разума.

– Ты не так поняла. – Гарт утопил остатки лепешки в соусе и, подвинув тарелку к себе, попытался выудить их. Пальцами. – Просто вот… я видел папу и маму. Они вместе и счастливы. Им хорошо, и… и я думал, что всегда только хорошо бывает. Нет, мама рассказывала, конечно, что не все у них ладилось, но это же когда было? Давно. Я думал, что если есть пара, то уже все, больше не будет темноты… даже искал. Гадал, вдруг вон та девушка – моя?

Совсем юная, темноволосая, явно попавшая в трактир случайно. Ей неудобно здесь, тесно и грязно, запахи смущают, и девушка кривит носик. Отворачивается. Дорожное платье из дорогой ткани. И зонт в руке – скорее дань моде, нежели необходимость, – подчеркивает статус куда ярче, нежели перстни, надетые поверх перчаток.

– Или та…

…селянка. Волосы разобраны на две косы, в косах – ленты разноцветные. И блуза на ней белая, с нарядной вышивкой. Просторная юбка. Украшенный бисером жилет. Она дочь богатых родителей и, вероятно, сопровождает хмурого бородатого мужика, который поглядывает на прочих посетителей трактира с плохо скрытым подозрением.

Отец? Муж?

– Я видел, как меняются люди. Любовь – это… очень ярко. И красиво. Только у людей она гаснет часто, а у нас – навсегда.

– И тебя не пугало, что твоя жизнь будет зависеть от кого-то?

– Раньше – нет. – Гарт обратил взгляд к тарелке. – Я думал, что всегда сумею защитить того, кто мне дорог… будет дорог.

Но встретил меня, и уверенность разбилась вдребезги.

– Со стороны это… жутко. Очень. Как будто… ты не совсем живая.

Живая. Сердце бьется. Дышу. И если ущипнуть за руку, почувствую боль. Ущипнула. Почувствовала. Я воспринимаю запахи и цвета, вкус остывшего бульона, шершавую поверхность стола.

– Иза, ты же понимаешь, что твой муж тоже умер? Тот, который был раньше? Я знаю, что папа тебе этого не сказал. И то, что осталось… оно вообще не человек. Никак. Я думаю, что оно будет тебя любить, но… иначе, чем люди. Как животное.

– Прекрати.

– Нет. – Гарт мотнул головой. – Ты должна понимать, что тебя ждет. Существо, которое не способно контролировать свои желания. Или силу. Ты представляешь, насколько он силен?

Представляю. Я вдруг вспомнила тот наш с Кайя разговор и искореженный подсвечник.

– Оно будет делать то, что хочет, невзирая на твое сопротивление. Ударить. Сломать тебе что-нибудь. Изнасиловать. Убить ненароком. Не потому, что желает зла, но просто… оно не способно думать.

Теперь я начинала злиться по-настоящему.

Кайя приговорили?

Вот так, заочно, и без права оправдаться?

– Иза, я знаю, что ты не хочешь верить, но… подумай. Хотя бы до завтра. Я могу тебя увезти. Спрятать. Папа, конечно, взбесится, только решать не ему! Да, он умеет красиво говорить. Уговаривать. У него специализация такая – тонкое воздействие, которое собеседники не ощущают. Им просто кажется, что папа очень убедительные аргументы приводит. Но здесь его нет. Поэтому подумай сама!

Гарт кричал, и на нас оборачивались. Темноволосая леди в дорожном наряде смотрела на Гарта с неодобрением – приличные люди сдерживают эмоции. Крестьянка – с любопытством. Отец ее – с ужасом.

– Пожалуйста. Я сделаю так, что ты не будешь тосковать сильно. А хочешь, вообще память заблокирую? Я умею. Или заменю образ. Ты будешь привязана, но к человеку. Я найду того, кто тебя оценит. И Настю вернут. Не сразу, но вернут. А если ты захочешь, то будут и другие дети, нормальные.

– А мир?

– Иза, – Гарт потер виски, – мир стоял тысячи лет. И не думай, что он рухнет. У папы есть запасной план, и не один.

Я даже знаю, какой именно. Но это знание Гарт тоже вычеркнет. Он сделает новую меня, способную существовать самостоятельно. И возможно, научит быть счастливой. Полог. Коррекция. Или что еще бывает? Лоботомия без вскрытия черепа.

Гарт подарит нормальную человеческую жизнь…

…и нового мужа, который будет нужен мне так же сильно, как Кайя.

…вместо Кайя.

– Нет. – Я допила бульон.

– Из-за мира?

Да при чем тут мир? Гарт прав в том, что мир жил тысячи лет и будет жить дальше. Маги. Протекторы. Люди. Все это – части мира, сколь бы странны они ни были.

Но в этом мире у меня есть дом и есть мужчина, которого я люблю.

– Видишь, – Гарт подал мне руку, – это безумие.

Пускай, но… Кайя – не животное.

Он всегда был больше человеком, чем другие. И я не верю, что эту его часть можно убить.

– Иза, ты его не вытащишь. – У дверей комнаты Гарт сделал последнюю попытку образумить меня.

– Я попытаюсь.

Этой ночью я смотрела в бездну, а она – в меня. Потом я шагнула в темноту и стала ее частью.

Наутро выпал снег.

Граница проходила по реке, и каменный мост, соединявший оба ее берега, был нейтральной территорией. Реку сковало льдом. И белыми стенами зимних крепостей выросли сугробы.

– Знаешь, – Гарт принес букет цветов, отдавая дань традиции и пытаясь помириться, хотя ссоры между нами не было, – я испытывал огромное желание поступить так, как папа. Убедить тебя…

Он коснулся моего лба.

– Спасибо, – искренне ответила я.

– За что?

– За то, что не поддался.

Глава 21

Смута

Пожалуй, Юго мог бы покинуть город еще в середине осени, когда стало очевидно, что нынешняя зима будет последней для многих.

Но те, кто в замке, словно ослепли и оглохли разом.