Не следовало связываться и с тобой тоже.

Вообще уезжать из поместья. Там яблони, варенье и река. Рыбалка, когда тетушка уходит спать. Удочки старый Грифит прячет в сарае и не ворчит, что приличные девицы по ночам не шастают… рыбу опять же принимает. Потрошит, солит и развешивает под крышей сарая. И рыба сохнет, пока не высыхает до каменной твердости, но тогда она – самая вкусная. И даже Бетти от нее не отказывается.

Тетушка наверняка расстроится, когда Меррон не станет.

Себя винить будет.

А тетя единственная, кто и вправду ни в чем не виноват.

Говорят, что, если ты проявишь благоразумие и подчинишься Совету, меня отпустят. Но очень в этом сомневаюсь.

Меррон потрогала языком разбитую губу.

В целом все пока неплохо. Жива. Относительно цела. Пока еще здорова.

…а в ночное Бетти отпускала. Костры. Жареный хлеб с черной коркой – вечно Меррон пропускала момент готовности. Мясо. И страшные рассказы. Лошади. Луна.

Там было счастье.

Не ценила.

Вряд ли мы когда-нибудь увидимся, и хотелось бы думать, что ты иногда будешь обо мне вспоминать. Передай тетушке, что я очень ее люблю.

Целую нежно.

Меррон.

Она сыпанула на лист песка, и тот прилип к красным пятнам, Меррон дула-дула, сдувая, пока Малкольм не забрал лист. Пробежался взглядом по строкам и сказал:

– Сойдет.

Наградой за сотрудничество стал почти роскошный обед: хлеб, сыр, вода. Позже и одеяло принесли. Значит, пока Меррон нужна была живой.

Хорошо. Есть время подумать.

Все-таки ненависть изрядно бодрит. Смотрю на лорда-канцлера и прямо-таки нечеловеческий прилив сил ощущаю. Вот и тянет с милой улыбкой огреть по голове… вот хоть бы бронзовым львом-чернильницей.

Или гадость сказать.

Но нет, сижу, улыбаюсь, жду, пока Кормак соизволит начать беседу. Это ведь он к нашей светлости стремился, а не наоборот. Кормак разглядывает меня, не трудясь скрыть презрение, хотя, полагаю, оно – часть задуманного представления. Не уверена, что этот человек способен испытывать искренние эмоции. Если когда-то и умел, то умение подрастерял в дворцовых играх.

– Леди…

– Ваша светлость, – поправила я.

– Ваша светлость, – и поклона удостоилась, нарочито вежливого, церемонного, – я рад, что с вами все в полном порядке.

– Я тоже очень рада, что со мной все в полном порядке. Присаживайтесь.

Отказываться он не стал, опустился в кресло и вытянул ноги, упираясь каблуками сапог в стол, точно грозя опрокинуть его на нашу светлость.

А там и добить. Тем же бронзовым львом…

Впрочем, Кормак, как и я, желания контролирует. Но молчаливое присутствие Сержанта благотворно сказывается на моих расшатанных нервах.

– Могу я узнать, что случилось вчера? – Кормак проводит по краю стола пальцем. Проверяет качество уборки?

– Стреляли.

Я уже знаю, что стрелок скрылся, а винтовка осталась. И это оружие явно рождено в другом мире.

– Кто стрелял?

– Помилуйте, мормэр Кормак, откуда мне знать?

Не верит, вернее, дает мне понять, что не верит ни единому слову, но я не спешу возмущаться и требовать справедливости. Жду. Пусть скажет то, что собирается сказать.

– Кайя Дохерти мертв?

– Нет.

Я знаю это совершенно точно.

– Ваша светлость, надеюсь, понимают, в сколь сложном положении оказались. Горожане волнуются. Слухи ходят самые… разнообразные.

…и полагаю, Кормак лично проследил за тем, чтобы шли они в нужном ему направлении. А ведь особых усилий прикладывать не придется. Благодаря стараниям Ингрид в городе меня крепко недолюбливают и охотно поверят в любую чушь.

– Какие же?

– Говорят, что… ваша светлость вступили в преступный сговор…

Конечно, чем мне еще заниматься, помимо преступных сговоров?

– …с целью избавиться от супруга… и захватить власть.

О да, власти у меня ныне столько, что не знаешь, куда девать.

– Вы и ваш… – выразительный взгляд в сторону Сержанта, – ваше доверенное лицо воспользовались состоянием Урфина Дохерти, внушив ему мысль о мести. Несчастный обезумел от горя…

Чему найдется немало свидетелей.

– Доказательства?

– То оружие, которое было найдено, явно родом не из нашего мира. А кто, кроме него, способен преодолеть разрыв…

– Торговцы.

Тот самый Хаот, который закупает нарвальи рога да и многие другие весьма нужные вещи, привнося вещи другие, тоже полезные, вроде отмычки. И пусть не убеждают меня, что сия торговля ведется исключительно с соблюдением всех норм закона.

– Конечно, – соглашается Кормак. – Но зачем торговцам устраивать покушение?

– А Урфину зачем? Скорее, ему следовало бы убить вас…

Сразу и дышать стало бы легче, и мир обошелся бы без испытания на прочность. Смешок. Лорд-канцлер оценил мое чувство юмора.

– Ваша светлость, я не пытаюсь враждовать с вами…

То есть все, что было до сего дня, – действия мирные, но неверно истолкованные?

– …я понимаю, сколь много вы значите для Кайя. И я никоим образом не претендую на то, чтобы вмешиваться в вашу личную жизнь.

По-моему, он влез в нее обеими ногами. Но наша светлость сдерживается.

– Однако политика – дело другое. Народ вас не принял. В городе вот-вот вспыхнет восстание. В замке вас, мягко говоря, недолюбливают. Вы не даете себе труда обратить внимание на нужды людей…

Забыл добавить «определенных». Пожалуй, это звучало бы ближе к правде. Нужды определенных людей. Действительно, наша светлость игнорировала самым бессовестным образом и раскаяния не испытывает.

– …и люди выражают недовольство.

– Люди вольны в выражении своих чувств. В том числе недовольства.

– Возможен бунт…

– Бунт будет подавлен, – спокойно заметил Сержант. – Гарнизон готов.

– Уверены? Гарнизон – те же люди. И вряд ли они пойдут за вами.

Кормак прав, но Сержант его правоту не признает. Более того, он спокойно пожертвует и городом, и замком, оставив за собой Кривую башню, которую хватит сил удержать до возвращения Кайя.

Он вернется. Обязательно. Он не бросит нас здесь.

– Но даже если гарнизон встанет на защиту вашей светлости, то прольется кровь… много крови… Вы готовы это допустить?

Гражданская война в пределах отдельно взятого города? Из-за меня?

– И какой вы предлагаете вариант?

Он не пришел бы без камня за пазухой. Разве подобный человек нарушит правила поведения, оставив хозяев без увесистого подарка? И сейчас Кормак откидывается в кресле, отпуская стол. Он складывает руки, словно в молитве, упираясь большими пальцами в подбородок. Растягивается рыхлая кожа на шее, собираются складки на щеках.

И я смотрю на темную кайму под ногтями: лорд-канцлер не боится марать рук.

Я же понимаю, что он готов пойти ва-банк. Мятеж. Измена. Казнь. И шантаж мной как единственный способ ее избежать.

– Не я. Совет предлагает вам сменить статус.

Предсказуемо. Во взгляде вызов и ожидание моих слез. Их не будет.

– Ваш супруг получит ту жену, которая соответствует его положению и ожиданиям народа. Вы – достойное содержание и мою поддержку. Все то, что не прощают леди Дохерти, простят фаворитке лорда Дохерти. Вашу… эксцентричность. Вызывающую внешность. Отсутствие манер. Привычку лезть в дела, совершенно вас не касающиеся.

Откровенно. И, пожалуй, близко к правде.

– Вы будете избавлены от необходимости присутствовать на всякого рода официальных мероприятиях, которые вам столь ненавистны. Будете заниматься благотворительностью…

Сходя с ума от ревности и обиды.

– Совет даже не станет возражать против появления у вас детей.

Какая неслыханная щедрость! Кормак близок к тому, чтобы вывести меня из равновесия.

– Боюсь, я не могу принять ваше щедрое предложение.

– Боюсь, в скором времени у вас не останется выбора. Гнев народа порой страшен… Вы уверены, что здесь вы в безопасности?

– В куда большей, чем с вами.